воинственно настроенные элементы Императорского флота воспользовались бойкотом китайцами товаров японского производства, чтобы запустить свой флот под предлогом защиты японских граждан в Шанхае. Менее чем за неделю до этого контр-адмирал Сиодзава торжественно заверил Гарри Арнхольда - председателя муниципального совета и одного из самых доверенных лейтенантов сэра Виктора - в том, что Япония не намерена нарушать нейтралитет Международного поселения. Однако на следующий день 500 японских морских пехотинцев высадились на причалах Янцзепоо, в полумиле от входной двери отеля Cathay. В газете "Северо-Китайские ежедневные новости", лежавшей на столе сэра Виктора, сообщалось, что за день до этого дюжина японских эсминцев отплыла из Нагасаки. Сейчас они пересекали 500 миль Восточно-Китайского моря: Шанхай.
Сэр Виктор поднял телефонную трубку и позвонил в вестибюль. Каррард, швейцарского происхождения менеджер за стойкой регистрации, заверил своего работодателя, что персонал не сообщил ни о погибших, ни о раненых. Значит, он не выйдет в холл, усеянный окровавленными телами. Не успел он дойти до двери, как импульс заставил его повернуться на трости и потянуться за камерой. Какая бы драма ни происходила снаружи, она должна была быть фотогеничной.
В коридоре его ждал китайский оператор лифта, руки в белых перчатках сдерживали ворота. По мере того как игла индикатора отсчитывала этажи, беспокойство сэра Виктора нарастало. До сих пор у него не было причин жалеть о своем решении перенести базу операций семьи Сассун из Индии в Китай. В Бомбее предыдущим летом он с некоторым удовлетворением объявил о своем решении покинуть субконтинент.
"Политическая ситуация в Индии пока не располагает к активным действиям", - сказал он редактору газеты Times of India, которого вызвал к себе. "У Индии при Сварадже (самоуправлении) будет много внутренних проблем. С другой стороны, Китай сейчас преодолевает свои гражданские войны".
Интервью появилось на первых полосах газет в Лондоне и Нью-Йорке. Индийцы, долгое время не знавшие покоя под властью Британии, теперь казались намерение заняться самосаботажем. Двумя годами ранее самодовольный адвокат прошел более 200 миль от своего ашрама в Гуджарати до Аравийского моря. Стоя на коленях на пляже, Мохандас Ганди нарушил налоговые законы раджа, сварив комок грязи в морской воде, чтобы нелегально производить собственную соль. Теперь, возглавив партию Конгресс, Ганди призывал к полному отказу от британской власти. Флаг, который он предложил для независимой Индии, был сделан из ткани ручного прядения. В центре было изображено ножное прядильное колесо, символизирующее самодостаточность индийцев. Для сэра Виктора это было личным оскорблением: тысячи механизированных бобин двенадцати фабрик Сассуна в Бомбее, которые обеспечивали Британскую империю хлопком по высоким ценам, также вращали семейное состояние.
По правде говоря, жизнь в Индии стала для сэра Виктора утомительной. Бомбей означал пот в официальной белой одежде на мучительно долгих банкетах с вице-королем; очередную порцию виски в клубе, чтобы уберечься от изнуряющей влажности; удушающую колониальную атмосферу инертности, бюрократии и чрезмерных налогов. С тех пор как он начал посещать дома Сассуна в Гонконге и Шанхае, Китай поразил его своим огромным потенциалом. Шанхай - это джин-слинги в ночных кабаре, скачки с резвыми монгольскими пони и податливые певуньи с необычными прозвищами. В городе, неизбежно, была своя доля самозваных "голубых кровей", которые считали умным бормотать антисемитские замечания за спиной. Но их превосходила постоянно растущая популяция культурных белых русских, прямолинейных американских предпринимателей, нелепых европейских авантюристов и образованных - и все более преуспевающих - китайцев. Для человека, который умел извлекать пользу из сложной ситуации, этот сложнейший из городов чувствовал себя как дома.
Накануне биржевого краха сэр Виктор перевел шестьдесят лакхов серебряных таэлей - эквивалент 29 миллионов долларов - из Бомбея в Шанхай. Уже сейчас в китайском городе, Французской концессии и Международном поселении строились новые отели и многоквартирные дома Сассуна. Пока биржевые маклеры прыгали с небоскребов на нью-йоркской Уолл-стрит, сэр Виктор возводил новые башни на шанхайском Бунде.
Если опуститься чуть глубже, то неон продолжал ярко светиться только в одном городе. Во всем мире люди мечтали попасть в экзотический, соблазнительный Шанхай.
Сассун позаботился об этом своим самым грандиозным жестом - строительством отеля Cathay. Само его название было декларацией веры в будущее Китая. С момента открытия в 1929 году, когда пресса окрестила его "дальневосточным Claridge's", его репутация современного элегантного отеля сделала Шанхай обязательным портом захода для роскошных океанских лайнеров. В реестре отеля уже стояли подписи знаменитостей. Ноэль Кауард был одним из первых гостей: он написал целую пьесу, лежа в своем номере с гриппом. С прибытием каждого нового океанского лайнера в отель прибывали катера с богатыми гостями. Самые модные приезжали с заказом номера в Cathay.
Присутствие среди них красивых молодых женщин вселяло в сэра Виктора надежду. Однажды он уже знал любовь; они познакомились в университетские годы, когда он проводил лето в Лондоне. Протест родителей прервал их роман: ее семья не желала, чтобы их дочь выходила замуж за еврея. (Даже самым близким друзьям он никогда не произносил вслух ее имя; она всегда была "той женщиной"). Вернувшись в Кембридж, он сменил отчаяние на неповиновение и основал вместе со своими товарищами по учебе "Клуб холостяков". Церемония посвящения завершилась клятвой на крови, скрепленной однажды ночью за бокалом шампанского, никогда не жениться. До сих пор он хранил эту веру, культивируя роль циничного человека мира, легкомысленно относящегося к сердечным делам. Когда у него случались связи, он старался, чтобы они были короткими. К счастью, ему было легко отговорить золотоискателей: их мотивы, как правило, были столь же прозрачны, сколь экстравагантны их чары.
Для сэра Виктора строительство Cathay было жестом неповиновения: если он не смог найти счастья в Лондоне, Бомбее или Гонконге, он построит свой собственный мир за пределами империи. В Шанхае он превратил малярийное болото в сад наслаждений. Отель Cathay был его призовой орхидеей на Бунде, которая уже приманивала самых сказочных светских бабочек мира. Он был уверен, что в один прекрасный день он спустится в холл, и она окажется там - женщина, способная разжечь его воображение и унять его страсть.
Но это было бы не сегодня. Если бы распространилась новость о том, что отель Cathay находится в самом центре зоны активных боевых действий, никто, кроме нескольких сумасшедших репортеров, вообще не приехал бы в Шанхай. Когда стук его трости со стальным наконечником эхом разносился по ротонде вестибюля, люди оборачивались, чтобы взглянуть на грузного мужчину средних лет с гладкими черными волосами и усами, длинным римским носом и моноклем, зажатым в левом глазу. В последнее время американские гости стали просить у
